Необычный взгляд на хрестоматийный сюжет в новом романе главного редактора «Шалинского вестника»
Верейский с Дубровским так и остались на «вы»
Повествование о сельском разбойнике обернулось делом резидента русской военной разведки в отставке, судьбой последнего удельного княжеского рода Московского государства и истории «саженья», не менее захватывающей, чем перипетии с подвесками Анны Австрийской, описанные Дюма в «Трёх мушкетёрах».
Написать книгу может каждый
– Дмитрий Сергеевич, сразу примите поздравление с новой книгой. Какая у вас уже по счёту?
– Спасибо! Пятая – можно сказать, первый юбилей.
– Не раз доводилось слышать, что каждый журналист мечтает написать книгу.
– Это суждение стало расхожим с лёгкой руки Сергея Давлатова. В его «Компромиссе» есть такие слова: «А правда, что все журналисты мечтают написать роман? – Нет, – солгал я». Так вот я лгать не буду – мечтаю. И грезил этим ещё до того, как пришёл в журналистику, уже больше пятнадцати лет назад.
В принципе написать одну книгу может каждый в меру образованный человек, если, конечно, задастся такою целью, а не будет только предаваться мечтам и ставить в известность окружающих про свой писательский зуд. Я про книгу о себе любимом. Особо ничего и выдумывать не надо, так, если только приврать чутка. Журналист способен, как минимум, на две книги – ещё и сборник своих лучших материалов. Но всё это не делает человека писателем. Мне кажется, им становишься, когда ты рассказал какую-то неведомую никому историю или показал известные факты с тёмной, как обратная Луны, стороны. «Дубровский. Дело князя Верейского» как раз из таких.
–И что, журналистика здесь ни при чём?
– Наоборот! При всём, если так можно выразиться. Определённо могу сказать, что если бы не сегодняшний род занятий, то не было бы ни одной книги. А всё профессиональные навыки: работы с текстами, особенно – публицистического характера, умение включить внутреннего редактора…
– Только внутреннего?
– Нет. Необходимо, чтобы твой текст редакторским взглядом прошёл кто-то из литераторов. Это абсолютно нормально. Редакторской правке подвергались и подвергаются все писатели. В случае с моей последней книгой – это была Анастасия Астафьева, дочь известного прозаика Виктора Астафьева. В этом плане мне с Асей, как она сама себя называет, повезло: простой и чуткий к чужому слову человек.
Не хайпа ради
– Давайте вернёмся к книге. Думаю, многие зададутся вопросом, пусть и не озвучат его: «У Сивкова что, других тем не нашлось, как самого Пушкина переписывать?». Кто-то может усмотреть в этом желание, как сегодня говорится, хайпануть на имени Александра Сергеевича. Так что же на самом деле сподвигло вас взяться за роман, известный каждому со школы?
– Исключительно из желания поделиться с другими своим видением общеизвестных событий. Открылось оно мне совершенно случайно и настолько увлекло, это оказалось сродни неофитству, когда непременно хочется с трепетом и самоотдачей разделить радость от познания чего-то нового со всем миром. Это в первую очередь, которая ничего остального, например, счастливой судьбы книги, не отменяет.
Знаете, с романом «Золотая хозяйка Липовой горы» вышла такая история. Был определённый интерес со стороны киношников к материалу и даже появился черновой вариант сценария сериала, но потом пришла пандемия, следом – кризис, и продюсер, с которым мы были на связи, дал отбой. Съёмки выходили слишком дорогостоящими. Так вот этот продюсер пытался переориентировать на написание киносценариев, не требующих внушительных бюджетов. То есть истории, которые можно снять просто на улице или в обычном доме. Пришлось объяснять, что мне хотелось увидеть на экране СВОЮ историю. Так же и с «Верейским» – появилось желание, чтобы он просто был.
– Так что там со «своим видением общеизвестных событий» и его случайностью?
– Предыстория разложена мной по полочкам, буквально от А до Я, в эссе «О князе Верейском замолвите слово», которое вошло в предыдущую книгу «Вино из мухоморов» и в качестве дополнения в этот роман. Если кратко, то как-то на буккроссинге подобрал книгу «Повести и рассказы А.С. Пушкина». Вечером заварил чайку с имбирём, стакан в серебряном подстаканнике, торшер, диван… Всё, как люблю. В итоге, открыл книгу, прочитал одно предложение и… захлопнул. И долго потом не возвращался к содержанию. Мне надо было переварить, переосмыслить прочитанное.
Предчувствие войны
– Что же там такого удивительного вычитали?
– Дело в том, что наугад я открыл страницу романа «Дубровский», и взгляд упал на второй сверху абзац, который начинался словами: «Князю было около пятидесяти лет…». Бог мой – около пятидесяти! Мне со школьных лет Верейский представлялся неким дряхлым, больным стариком, возжелавшим молодого тела Машеньки Троекуровой. А тут выясняется, что князь – мой ровесник.
Не то чтобы я себя переоцениваю, но… точно, как бы, не старик. Это натолкнуло на мысль переосмыслить содержание романа, вчитаться в него внимательней – с карандашом. И это дало свои результаты, мне даже, считаю, удалось сделать некое открытие в Пушкиниане. По крайней мере, в открытых источниках нигде не нашёл исследований на тему, откуда появилась фамилия у одного из ключевых героев романа, и что автор, в какой-то степени, сам соотнёс себя с ним.
– И кем, по вашей версии, являлся князь Верейский?
– Василий Михайлович – потомок своего полного тёзки, последнего удельного князя Московского царства, чьи владения Иван III вероломно присвоил себе, вынудив Верейского «выехать из отечества». Кстати, поводом для этого стала история с «саженьем» – ожерельем великой княжны Тверской. К слову, случай абсолютно достоверный и, как минимум, не менее увлекательный, чем приключения с подвесками королевы Анны Австрийской, описанные Дюма в «Трёх мушкетёрах».
– Всё это нашло отражение в книге?
– И не только события пятнадцатого века, но и начало века девятнадцатого – преддверие войны. Имеется в виду нашествие Наполеона. Книгу начинал ещё задолго до специальной военной операции, но предчувствие каких-то больших и грозных для Отечества событий было, что и нашло отражение в тексте. Ещё и поэтому Дубровского и его банду власти стремятся ликвидировать до начала военных действий и призывают на помощь военную разведку, чтобы обезопасить свои тылы. Кстати, один из прототипов заглавного героя – помещик Островский, потерял имение в результате судебного решения и занялся разбоем, а укрываться ему помогало польское подполье.
Да и вообще, при написании книги столько всего происходило, так или иначе пересекающегося с сюжетом, что это отдельная тема для разговора.
Маша, Мариенгоф, «Американец» и другие
– Марья Кирилловна у вас получилась какой-то малопривлекательной.
– Так она и у Александра Сергеевича ничем особенным не блещет, разве что кроме миловидности, свойственной большинству юных барышень. И как они, столь же влюбчива и легкомысленна. Может быть даже в большей степени, чем другие, ввиду своей дурной начитанности. Когда в твоей голове одни любовные романы, легко представить себя героиней одного из них. Не зря одна глава так и называется «Роман Марьи Кирилловны».
– Поэтому вы её и отправили на тот свет?
– Ну да, Маша умирает при родах – по тем временам дело не такое уж и редкое. Образно говоря, мавр сделал своё дело, мавр может уходить. Свою задачу она выполнила, свела двух главных героев. Хотя, свела, не значит сблизила, они так и остались на «вы».
– Раз уж разговор зашёл о главах, то спрошу про их структуру, она необычна. Сами главы небольшие – страниц по десять, да ещё и разбиты на номерные подглавы. Это приём, чтобы привлечь молодых читателей, не способных воспринимать в больших объёмах ни тексты, ни картинки?
– Могу только сказать, что было бы неплохо, хотя я и не столь наивен, чтобы возлагать большие надежды на это. Приём же этот не нов, возьмите хотя бы «Циников» Мариенгофа, которым без малого сто лет. На самом деле мне изначально хотелось заложить в текст некую кинематографичность: одна подглавка – одна сцена или эпизод.
– Как думаете, Александр Сергеевич на вас за такие эксперименты зла бы не держал?
– Самонадеянно заявлю, что нет. Во-первых, я довольно аккуратно отнёсся к первоисточнику – не изменил фабулы, а где-то включал отрывки целиком, лишь едва стилизовав под современный литературный язык. Во-вторых, самого Пушкина герои не раз упоминают в своих разговорах.
В-третьих, ввёл в сюжет графа Фёдора Толстого, прозванного современниками «Американец». Весьма колоритная натура с богатейшей на приключения жизнью, заядлый дуэлянт, не раз разжалованный за это в рядовые. Сперва они с Пушкиным едва не сошлись в смертельном поединке, а позже стали друзьями, «Американец» даже сватал Наталью Гончарову.
Ну а если бы Пушкин попал в наше время, где так популярны стали фанфики (сочинение по мотивам популярных оригинальных литературных и кинопроизведений – ред.), в корне переиначивающие классику, мог бы вообще сказать «спасибо» за то, что с его произведением по-божески обошёлся. Верейский в итоге получился, скорее плюс, чем минус, Дубровский. А то и вовсе мог похвалить: «Ай да, Сивков! Ай да сукин сын!», за разгадку маскарадной сути романа. Шучу, конечно.
– Где можно приобрести книгу «Дубровский. Дело князя Верейского»?
– Шалинцы могут сделать это в редакции «ШВ» или на презентации романа в Шалинской центральной библиотеке 22 ноября. Те, кому удобнее в Екатеринбурге, 23 ноября можем увидеться в областной библиотеке имени Белинского. Приходите, буду рад всех видеть.
Беседовал Фёдор ГОРГОСТАЕВ.
Фото Оксаны СИВКОВОЙ.
